А теперь вперед, читатель! И я докажу тебе, что настоящая любовь на этом свете бывает между людьми и городами. Пускай варится в собственном жарком соку Судак, плотно уложенный в глубокую кастрюлю гор. Пусть потрескивают в горячем и чистом воздухе, словно ароматические свечи, можжевельники Нового Света с разноцветными его бухтами и тревожно пищащими летучими мышами в высоком «готическом» гроте. Наш путь ведет еще дальше на восток.
Мимо черной короны повелителя древних океанов — Кара-Дага, его вздыбленных базальтовых масс, выдавленных исполинской силой из самых недр первородной земли. Мимо крохотных бухточек Орджоникидзе с водой такой чистой лазуритовой сини, что кажется, она и пловца держит лучше обычной морской воды. Мимо Коктебеля, где Дом Волошина, выброшенный на берег Ноев Ковчег, грезит о диком безлюдном пляже над пляжем шумливым, сувенирным и суетным.
Нам туда, где горы и море разрывают свои титанические объятия, чтобы расступиться, как партнеры уже не в борьбе, а в танце. Расступиться — и подарить людям больше простора, горячего песка и плавно понижающегося мелководья. В этом преддверии Рая третью тысячу лет дремлет Феодосия.
Море любит Феодосию. Оно облизывает ее потоками воздуха, длинными и свежими, как язык молодой собаки. Летом в этих ветрах нет морской влаги, но есть идея моря, чистый отзвук его дыхания. Широкая, с плавным изгибом Феодосийская бухта поместительна, словно братина, и так же щедра. Сюда заходят дельфины, мы легко следим за ними прямо с берега в хорошие годы — мы знаем, что такой год непременно будет хорошим.
Братина всклинь налита влагой самых драгоценных оттенков камня, золота и павлиньего пера. К ней припадают в меру чистые пляжи и чистая набережная, рослые пирамидальные тополя и кряжистые седые ветлы, полузаброшенные базы отдыха и бойкие новодельные кафешки. А прямо за ними тянется железная дорога, и восторженные неофиты, прильнув к окнам вагонов, дивятся на резвящихся купальщиц по одну сторону и на мраморных дев по другую. Девы, как бы удравшие с портика храма Артемиды, но нагулявшие по пути лишних двадцать кило бессмертной красоты, придают провинциальный шик вилле дореволюционного нувориша.
Их много там, вилл, а по-нашему — дачек. Некогда выстроенные богато и безвкусно, они пережили долгий, порой страшный век и словно очистились водою времени. И стали памятниками былым амбициям, канувшим в небытие, и просто красивой деталью пейзажа — усладой глазам и назиданием уму.
Феодосия по-хорошему провинциальна. Наверняка тут есть гопники. Местные говорят, что есть, и мы верим. Еще местные костерят власть — за то же самое, за что мы костерим свою, и мы верим вдвойне. Но дело не в этом. А в чем? Пожалуй, в том, что как нельзя лучше отдыхается здесь спокойным и думающим людям с детьми. И не важно, захватили вы детей с собой или сдали перед поездкой бабушкам. Тут есть куда пойти. И поесть-развлечься, и просто погулять по нешироким, прихотливо вьющимся улицам.
Вы не устанете восхищаться изобретательностью застройщиков и провинциальной простотой градостроительных решений — всеми этими милыми самозахватами, пристроенными кухоньками и примазанными конурками, балконами, выведенными на столбиках прямо над тротуаром, и даже целыми домиками с собственным двором, втиснутыми в общий двор под стеной дома квартир на шесть, да с лестницей прямо с улицы на второй этаж. Все это утопает в диком винограде и плетистых розах, орехах и абрикосе. Здесь так говорят, «абрикоса», и жалуются, что она который год не родит, но не вырубают.
А в общем, читайте Грина. Он, конечно, писал не о Феодосии, точнее не только о ней. Но этот блеск и плеск, и свет, и дух, и настроение — никто не различал их ясней и благодарней, сумев облечь в слова в почти нетронутой целостности. Зайдите в его музей-корабль. Как и Грину, вам никогда не наскучит гулять по этим улицам. Размеры старой части города в самый раз для того, чтобы проложить излюбленные маршруты, износить по ним пару отпускных вьетнамок и скинуть пару лишних кило с натруженных ног.
Если, конечно, вам удастся их скинуть. Здесь так вкусно кормят! И очень недорого, особенно на наш московский взгляд. Только оторвитесь от пляжа и набережной. Идите дальше, будьте проще, и будет вам счастье, и выйдет экономия.
Для тех, кто пиршество духа ставит вровень с усладами плоти, в Феодосии и вовсе раздолье. Музей древностей встретит вас скромными мраморными лёвами. Они помнят мир до рождества Христова и сонно, привычно стерегут вход в залы, где смотрят из-за стекла, как сквозь пелену времени, головки богинь и статуэтки девушек, а неведомая жрица Деметры просит божественную покровительницу за дочь свою Деметрию, безвременно ушедшую на поля асфоделей.
Музей Айвазовского — настоящий дворец, где жил и трудился великий маринист и преданный патриот родного города. Он хорош сам по себе — его балконы по фасаду, где вечно что-то шпаклюют и штукатурят, его «греческие» скульптуры с облупленными, словно обгоревшими под солнцем набережной, носиками. И уж тем более не разочарует его содержимое. (Хотя, признаться, особая коллекция — портреты и религиозные сюжеты — это не для слабонервных.)
Непременно доберитесь до Карантинного холма. Туда ездит автобус «единичка» от центрального рынка и автостанции до горбольницы. Здесь все начиналось, в эту маленькую бухточку стремились греческие суда. А потом продолжалось усилиями итальянцев, стараниями турок. Здесь остатки генуэзской крепости по многовековой привычке к караульной службе берегут россыпь старых армянских церквей. Хорошие такие остатки, есть где полазать и что посмотреть!
Неподалеку еще один исторический холм — Митридат. Не керченский, свой, без обломка мраморной капители на вершине, зато с кривыми улочками, проложенными, кажется, еще в античности, и уж с точно античной канализацией.
И с самой маленькой в мире площадью. Она называется Фонтанная — найдите ее, если сможете. А самые лихие ходоки доберутся до маяка. С давних времен он охраняет левый фланг Феодосии, если смотреть с моря, — в пандан к нефтебазе, этому завоеванию современности, на правом фланге. Дачи отчаянных садоводов на бровке безводного холма. Бетонные огневые точки, в которых вечно не по себе от холода и давящей тишины.
И вот он, маяк, его огромное старое тулово в старом-престаром грушевом саду. И звенящая жара. И обрыв, который рушится в море так решительно и бесповоротно, словно прямо здесь, под вашими ногами навсегда оканчивается земля.
Отсюда Феодосия кажется голубоватым облаком, материализовавшимся дыханием моря. Но этот город создало не море. Люди построили его для нас, людей. Море просто полюбило его — раз и навсегда. Совсем как мы.
Море любит Феодосию. Оно облизывает ее потоками воздуха, длинными и свежими, как язык молодой собаки. Летом в этих ветрах нет морской влаги, но есть идея моря, чистый отзвук его дыхания. Широкая, с плавным изгибом Феодосийская бухта поместительна, словно братина, и так же щедра. Сюда заходят дельфины, мы легко следим за ними прямо с берега в хорошие годы — мы знаем, что такой год непременно будет хорошим. 
